Александр Закуренко. ФРАГМЕНТЫ

* * *

То угловата, то подробна,
Как ты горчишь в сухой груди.
Сырому воздуху подобна,
Ковыль с полынью посреди.

Какого воздуха приметы
Рубцы оставили на мне?
Дитя прозрения и света,
Лебяжье слово на огне.

Наверно, мне и нот не хватит,
И флейта, видно, промолчит,
Когда меня огонь обхватит,
Кора на ранах затрещит.

Но дай ещё хотя б мгновенье,
Чтобы впитать тебя до дна
Во взгляд, ладонь, сердцебиенье,
Замолкшее на взлёте дня.

Памяти О.Э. Мандельштама

                              Говорили, что в обличье
                              У поэта нечто птичье…
                              А. Тарковский

А я другого времени слуга. 
Жизнь входит без раздумий в берега, 
Манкурты наводнили наши пляжи, 
И нет примет, чтобы найти того, 
Кто помнит птичьи выходки его 
И время появленья стражи. 

Не совесть, а петух кричит в ночи. 
А я смеюсь, оправданный почти, 
Хватает слов, да не выходит дело. 
Мы все живём на этом берегу, 
И я сосед и другу, и врагу. 
Река шумит, а ведь когда-то пела.

1984

Доброволец

Мы воевали за Россию,
Но оказались не при чём.
Над нами – звёзды голубые,
И белый саван за плечом.

Горит фонарь, темна аллея,
И не о чём я не жалею,
Я видел смерть, я знал любовь.

Пора и мне в края иные,
Но где же ты, моя Россия?
– Я всюду там, где льётся кровь.

1996

Брейгель. Смерть 

Чем ближе смерть, тем сладостней любить 
И кровь мешать с напевом соловьиным. 
По кущам можжевеловым бродить 
За голубикой длинной. 

В полях Элизии, в просодии чужой, 
Где плач сирен – почти что детский лепет, 
Касался он Омелии рукой. 
А ветер лилии колеблет. 

Там мать-и-мачеха, медянка, малахит, 
Там Золушка в пещере, там не знают, 
Что прошлое само в себе болит, 
И медленно, что сердце, умирает. 

А если ты столкнёшься с ним порой, 
Взглянув на небо, полное луною, 
То камень, рассыпаясь под пятой, 
Сорвётся вниз и станет вновь тобою.

1999

Плач о последнем солдате 

                         Для того, чтобы долго жить,
                         нужно продолжать дышать.
                         Клод Стэнли Чаулс*

I

Зарницы – так назовем разломы в небе, 
Выбоины, расщелины, чреватые 
долгим огнём, 
холмы, залитые кострами 
техногенного монстра, 
в память ушедших 
кидают на воду венки, 
лавр, иссоп, барвинок, арго: 
в лоно морей, в чрево провалов, 
о, Одиссей, о, сирены, влекущие к смерти, 
так воспоём же сраженья титанов, 
белых линкоров, сиреневых в свисте торпед, 
серых фрегатов, стальных, словно крысы, корветов 

в белых огнях, в лилиях бледной Офелии лик,
хрупкой Киркеи глаза, 
чистой прозрачной русалки 
хрустальные жилы, 
жизни ушедшей прощальный салют, фейерверки, 
золото, пурпур, драконы кудлатые в небе, 
ипр, озон, гексоген – все 
ублюдки Урана, 
в битве с детьми Посейдона, а сродники Геи – 
только кровавое мясо для почвы и зноя, 
только горячая пища для 
мира и битвы, 
в море рождается мрак 
и свет – порождение моря. 

Клод Стенли Чаулс, братишка, 
смешок, Чарли Чаплин, 
вышедший в бой за поруганный мир, 
за бессмертье 
черствых машин и за смертность 
родных шестерёнок 
в мире дредноутов, 
запах победы: 
новый Ахилл или Гектор, восставший из мрака 
пены костей или флота на дне Скапа-Флоу… 

А ведь когда-то солдат умирал и комета 
В то же мгновение хвост расправляла в пространстве, 
Звезды склонялись над ложем, 
Над кенатафом журчали 
Дев голоса и сплетались 
в музыку сфер, строгие хоры созвездий… 

Плачьте ж, моря, океаны и звезды, на театре космической битвы 

Водопады и водоскаты 
срываются вниз и в чреслах раскола,

в пальцах стального золота, 
сфера мира становится дышащим шаром, 
пузырями земли и неба, 
городом мертвых, скинией восстающих, 
праведной явленностью 
сути, 
имя которой – слово, 
сила, огонь, открытость 

Усилием зла порожден 
Плач по тебе, солдат, 
На перегное веков, 
На костницах убиенных, 
На холодящих углях 
совести, облаченной 
в трепет и боль сострадания… 

более битв нет… 
есть убийства, 
есть бытование бойни 
в мире, где нет бойцов, 
Лишь механизм порождения смерти, 
И механизм порождения хоти, 
И механизм размывания смысла, 
В мире, где умер последний боец.

II

Нет у плача начала, 
Нет кораблей у причала, 
Нет деревьев в саду, 
Кто в пустоте столетий, 
В радужной дымке соцветий 
Плоть превращает в еду? 

Кровь претворяет в напиток, 
В мире желаний и пыток 
Страх заливает хам, 
Смех над отцом раздается, 
Звонкое эхо колодца 
«Ложь» - отвечает нам. 

Больше войны не будет, 
Кто сам себя осудит: 
Выстрел, сияние, гриб, 
С той мировой до этой 
Мир разделен метой 
На тех, кто убил-погиб. 

В мире, где нет солдата, 
Умершего когда-то, 
Нет ни убийц, ни войн, 
Иов оплакал боль и 
Вышел в открытое поле:
В смерть, в безнадежность, в гной. 

Ной или Иов? – Вот что 
Шлет фронтовая почта: 
- Клод Стенли Чаулз! «Месть», 
Линейный корабль, - затоплен, 
«Варяг» не сдается зато в плен, 
И гибнет, спасая честь! 

Те умерли, эти живы, 
Последний герой служивый, 
С тобою парад времен 
Закончен, пора планетам 
По парам в ковчег, зане там 
Не в гибель – потоп и плен. 

Но тлен прошлых войн, но тленье, 
Но вой, но вдовицы, но дленье 
Смертей и рождений нить, 
С тобою уйдут на дно ли, 
В мире, где больше боли, 
Чем силы на то, чтоб жить?

фрагменты

* * *

[знал ли матрос, что друзья его слягут 
в белый фундамент эстрады – 
корни всевидящей скены, 
в топливо для одержимых, 
в желтую субмарину с атомными глазами, 
ржавый корсет из титана, 
ди каприо и верлена?]

* * *

[Кончились битвы, приспело время для бойни, 
Кончились поединки, час наступил убийства, 
Больше солдат не случится в пространстве, лишь только 
Умные бомбы и жертвы, жертвы и умные бомбы, 
Плачь же, Клод Стенли, в Элизий спускаясь, 
Где Александр и Аттила, Суворов и Нельсон 
Прямо смотрят в глаза ими посланных на смерть солдат…]

* * *

[Тени солдат на колени встают и тебя провожают, 
И маршалы в красных плюмажах честь отдают 
Уходящему с честью солдату. И последние отзвуки боя 
На пожелтевших перьях несут 
Эриннии и валькирии, мутировавшие в беспилотники…]

5 мая 2011-апрель 2012

* * * 

Где-то в Выборге, в жизни другой,
У залива с подъемными кранами,
В нежном кубе с прозрачной слюдой,
Птичьим гомоном, дальними странами…

Словно ящерица на траве
В райском сне под весенней истомою…
Говори мне о хмурой Неве
С детской грацией, ласкою сонною.

Луч исчезнет в лазоревом сне,
Там, где башня и хвост у подножия,
Говори, прикасаясь ко мне,
Что услышать не в силах, о, Боже, я.

Сквозь прожилки небесного льна,
Сквозь материю неизъяснимую,
Хоть взгляни всепрощающе на
Жизнь (приляг на колено, усни) мою.

Чтобы плыли мы вместе с волной
Под улыбчивой волей небесною.
Там, где ласточек росчерк шальной
Над еще не раскрывшейся бездною...

2024

* * * 

Что сынку, помогли тебе ляхи?
Старый Бульба стоит с ружьём, в папахе,
Так стоял Приам с обратною просьбой,
Так смеялся рок над Сашей и Осей.

Так по Чёрной речке крови чернее,
Так по Белу морю горя белее,
Так по древку ствола рыжею мысью,
Пулей, рысью, касаткой, мышью.

Я и сам пошёл бы в такую сечу,
Но с обеих сторон лишь братьев встречу,
И мелькают клинки что стрекозьи крылья,
И не вем: живу ль, выживу ль, жил я?

И славяне с варягами вместе пляшут,
И огонь до неба над каждым пляжем,
И загар у дев, что вождь краснолицый,
И Тарас кричит над Днепром зигзицей.

Прорывает ход через время кротик,
И кипит сквозь грудь у Андрия кортик,
И закончилась жатва ещё до посева,
И не скрыться нам от Божьего гнева.

2020

* * * 

Взгляд упирается в стену,
сложенную руками крестьян,
тупиковая площадь, пустые столики и табуреты,
зеленые ставни захлопнуты, бармен пьян,
кубинская гитара рвет душу, еще бы сигареты
или, точнее, как у Хэма, сигары,
Черчилля, вообще того, кто вошел в мир,
вписался в него, как стена у пустого бара,
как человек, читающий газету до дыр
посреди мирового пожара,
как стоящий на грани стойки пустой стакан,
на краю вселенной бренчащая гитара,
скажем, в Мексике, в бухте, заливе, пустыне,
на Кубе у пустой стены, среди кактусов и песка,
и не знаешь, где кончится рассказ об Отце и Сыне,
где гнется под тяжестью рыбы палубная доска,
и руки крестьян снова таскают глыбы,
чтобы сбросить их в океан.

Котор, август 2015