* * *
Стал поэтом ещё до рождения.
Что же делать, подумал, когда
у ребёнка проклюнулось зрение,
и его захлестнула вода.
В этом странном, неясном, небесном.
В этом светлом, большом, голубом.
В этом страшном, холодном, чудесном.
В этом тёплом, что делать потом.
И сказали: «Мы рядом, не бойся.
Вот и всё, постепенно иди.
На конечной сойди, ну и Джойса
раза три за судьбу перечти».
* * *
Брожу и куревом в Москве
делюсь с прохожими по-братски.
Через минуту или две
наступит ночь над Ленинградским.
Над Ярославским будет снег,
такой домашний и уютный,
что и бездомный человек
увидит сон сиюминутный
о незапамятной семье.
А в это время, под завязку
набитый судьбами, во тьме
прибудет поезд на Казанский.
И я увижу, стоя тут
у чебуречной, как с перрона,
скрипя тележками, сойдут
приезжие во время оно.
И понесёт меня к метро
толпа, сметая чебуреки.
А я мечтал найти бюро
людей, потерянных навеки.
* * *
Почему я участвую в этом аду.
Я уеду на дачу и там пропаду.
Ничего не имеет значенья,
только Ролтон и пачка печенья.
Я умру посреди безымянных полей,
среди рощ подмосковных, где пьёт соловей
из дубового листика воду.
Вот и я выбираю свободу.
ПОЭМА ЦВЕТОВ
Вылущивать зерно, вынашивать поэму,
вычёсывать кота, вычитывать роман,
грызть ручки колпачок и сквозь Аглаонему
смотреть через стекло как стелется туман.
Как меркнут сумерки, и утро наступает,
мобильный раскаляя телефон,
когда меня, как впадина морская
глубокая глотает рыба-сон.
В котором осторожное ложится,
как женщина, в тюльпаны рук моих
растение – цветущая Буквица,
листвой зубчатой сцапывая их.
И напиваясь повестью моей,
где тянутся лианами тугими
куранты городов и колокольни дней
вдоль телеграфных линий.
Сциндапсус времени ветвится на окне,
зимой на стеблях созревает иней.
Герой готов на всё (а он живёт во мне)
во имя героини.
В дрянной броне, захлёбываясь в тине
и в полчищах Плюща сгорая как в огне,
«Нет худа без добра» – царапал Старший Плиний
истории слова. Но – «Истина в вине».
Сей фразеологизм, проверенный на деле,
бубню себе под нос бездомный человек,
когда сметают с крыш февральские метели
на голову мою задумавшийся снег.
Сшибая с шапки лёд и топая ногами
на прелой проходной, озябший человек,
бубню своей Буквице: «Я за вами,
коль скоро на дворе отцвёл двадцатый век».
В обшарпанном горшке стоит, не замечая
Монстера человеческую речь.
Снег в воду превращается, ручьями
стекая медленно с нераспрямлённых плеч.
Напольные часы, скрываясь за цветами
Азалии, украсившими холл,
усами шевелят как Дон Кихот,
вращая шестерёнок жерновами.
Моей Буквицы в горле коридора
звучат шаги, гремят раскаты гроз,
смирнеет Мирт, трепещет Пассифлора,
гудит смартфон. Весна. Апофеоз.
* * *
во вселенной всё не относительно
я закон придумал таковой
для того кто смотрит вопросительно
из многоэтажки типовой
и луна с пятак и звёзды с бусинки
самолёт не больше стрекозы
пролетают в нём топорща усики
муравьи малюсенькие зы
а куда летят они неведомо
муравей в обнимку с муравьём
над кострами в дымном Домодедово
и в стихотворении моём
* * *
Старушка вытрясает половик,
мальчишка смотрит вдаль через тетрадку,
пересекает улицу старик.
В чём смысл жизни – отгадай загадку.
Куда старик всё лето неустанно
уходит, спотыкаясь, день за днём.
Конечно не агент он иностранный,
но что-то есть таинственное в нём.
Расслабленно глядит по сторонам.
Так Ахиллес поглядывал на Трою.
На днях я перелистывал роман
с повествованьем от лица героя.
На корабле он прибыл из Европы
в Америку, прозрачный как вода.
Беднягу недолюбливают копы.
Он видит тщетность честного труда.
Герой не унывает, и тогда,
устроившись работником театра,
он едет в Оклахому…
Вот так да!
Какой здоровый залетел комар то.
Он вызывает ужас у людей.
Но я тебя не трону, карамора.
Лети во двор, нектар цветочный пей,
на кухне накурившись Беломора.
* * *
Ничего не боится не тот,
кому спится ночами…
Я такой идиот,
что не верил тому, кто с ключами.
Или, наоборот,
моё время течёт не напрасно –
я полил огород
и взрастил виноград вдоль террасы.
Не которого от
льётся свет фиолетово-красный,
не съедобный, а тот,
что девичий, не менее классный.
Чья листва все изъяны
скрывает своей непролазью.
Я сегодня не пьяный
пишу, не заметили разве.
Виноградным вином
растекаются выси и дали
за бескрайним окном,
над моим Ожерельем* печали.
____
* Ожерелье – небольшой городок в Подмосковье, Кашира.
* * *
Без маски противочумной,
но с антисептиком в кармане
пришёл я вечером домой
и растянулся на диване.
Лежу и думаю, что «Нил»
идёт от греческого «Нейлос»…
А если спросят с кем я пил,
отвечу сквозь оцепенелость,
что пил с философом большим
и путешественником смелым.
Он мне показывал кувшин,
набитый золотом замшелым.
Он говорил, что всё не так
как нам рассказывают мифы,
курил ореховый табак
и выдыхал иероглИфы.
И сожалел, что не дано
нам жить как древним египтянам.
И тростниковое вино
лилось как Нейлос по стаканам.
И восседал на кухне кот
как сфинкс, и мумия слепая
его поглаживала. Вот,
что я отвечу, засыпая.
* * *
я хороший поэт потому что
вдруг увижу когда-нибудь где
безхозяйскую кошку-зверушку
не оставлю бедняжку в беде
не оставлю в беде собачушку
ей сардельку куплю и себе
заодно покупаю чекушку
и пишу о несчастной судьбе
собачушки бездомной и кошки
я нормальный поэт потому
что мне нравятся женские ножки
ради них я готов ко всему
Игорь Куницын
Поэт. Родился в Печоре. Окончил Медицинский институт в Архангельске, учился в Литературном институте им. А.М. Горького. Публикации: «День и ночь», «Новая Юность», «Интерпоэзия», «Крещатик», «Сибирские огни» и др. Лауреат конкурса им. С. Есенина, финалист «Илья-премии» и др. Автор книг стихотворений «Некалендарная зима», «Портсигар». Живёт в Домодедово.
