От редакции: Во второй половине июня в новом – турнирном – разделе нашего журнала мы провели первый конкурс одного стихотворения с говорящим названием «Лето №1». В итоговом списке оказались работы 44 участников из 14 стран. Победителей выбирали читатели. В финал вышли четыре автора: Карен Сунинц (Узунян) (663 голоса), Сабрина Ахмедова (531 голос), Александр Крупинин (452 голоса), Александр Тер-Габриелян (204 голоса). В ближайшее время в разделе «Дайджест» выйдет большое интервью с ними о современной литературе, смысле писательства и персональных приоритетах.
Параллельно с читательским голосованием стихи «оценивали» наши редакторы – выбирали тексты для итоговой публикации. При этом, выбор – по условиям конкурса – не должен был зависеть от результатов читательского голосования.
Готовя выборку к публикации, мы решили пойти на эксперимент: дать задание написать вступление к ней ChatGPT, исключить, так сказать, человеческий фактор. Выданный им критический анализ публикуем без купюр.
* * * * *
Конкурсная тема задана чётко, но осмыслена участниками по-разному. Кто-то отталкивается от календарного события (июнь, жара, ливень), кто-то – от ассоциативного ощущения: возвращение, расставание, недосказанность, память. В большинстве случаев лето – это уже прошедшее состояние, реже – мифологизированный момент настоящего или антиципация чего-то невозможного. В поэтическом письме преобладают два режима: наблюдение и воспоминание. Тема лета здесь не столько разворачивается, сколько описывается как декоративный фон к состоянию героя.
Владимир Александров (Москва) пишет короткими строками в духе городской иронической лирики. Его «Июнь...» – стихотворение-наблюдение, где лето – это жар, пух, кофе, балкон. Текст невелик, но внутренне завершён. Здесь нет претензии на откровение, есть только желание зафиксировать фрагмент. Это – стихотворение-фотография: будничное, мимолётное.
Ольга Андреева (Ростов-на-Дону) в своём безымянном стихотворении использует форму эпистолярного монолога. Повторяющаяся формула «я приеду» задаёт ритм, вокруг которого организуется нарратив. Стихотворение – не о лете как времени года, а о лете как обещании, почти суеверии. Автор охватывает широкий спектр: от лирического до философского. Но из-за длины и ритмической монотонности текст местами теряет концентрацию.
Ирина Валерина (Минск) – единственная в подборке, кто обращается к сложному синтезу городской поэтики, апокалиптической аллюзии и лирической субъектности. Её «Кайнознойно» насыщено метафорами, отсылками, сменой ритма и регистров. Это, возможно, самый насыщенный по языку текст в подборке – и один из самых трудночитаемых. Он интересен как попытка создать «тотальное» лето: и сезон, и миф, и катастрофу. Но плотность образов становится препятствием, особенно в финальных строфах.
Александр Закуренко (Москва) воспринимает лето как эмоциональную катастрофу. Его «Прощальное лето» – это внутренний крик, организованный на грани психоаналитического срыва: образы избыточны, язык тяжёл. Стихотворение напоминает исповедь в сжатой форме, но эмоциональный накал не компенсируется художественной чёткостью. Здесь есть импульс, но он не получил законченной поэтической формы.
Мариям Кабашилова (Подольск) обращается к минималистичной интонации. Лето в её стихотворении – это внутренний ландшафт, обнажённая эмоция, выраженная предельно сдержанно. Формально текст ближе к стихотворению-признанию, чем к самостоятельной лирической структуре. В этом – и сила, и слабость текста. Он легко запоминается, но также легко исчезает из памяти.
Елена Колесникова (Воронеж) строит текст как пейзажную зарисовку, лишённую центра. В её стихотворении много звуковой живописи, атмосферной сыро́сти, ощущений дождя и утомления. Это лето «по ту сторону стекла»: мокрое, прохладное, бессобытийное. Автор опирается на визуальную и акустическую образность, но текст не даёт внутренней опоры – он растворяется в тумане, как всё, о чём говорит.
Александр Крупинин (Санкт-Петербург) в «Кисловодске 1978» пишет антипоэму: городок, сало, нарзан, сухие шкварки. Это лето – не как мечта, а как факт биографии. Автор намеренно убирает лиричность, заменяя её бытовыми подробностями. В результате текст превращается в своеобразную поэтическую хронику: грязную, грубую, но живую. Это не столько о времени года, сколько о времени жизни.
Игорь Пехович (Москва) – один из немногих, кто осмысляет лето не как эмоцию, а как социальный и этнографический опыт. «Грузинские зарисовки» написаны в жанре речевого реализма. Здесь много деталей, бытовых звуков, животных, запахов. Автор отказывается от лирического возвышения, предпочитая натуралистичность и иронию. Стихотворение читается легко, но оставляет ощущение закрытости: это не столько откровение, сколько наблюдение со стороны.
Александр Тер-Габриелян (Ереван) предлагает текст, насыщенный ассоциативной образностью. Его лето – это смешение жара, пуха, радиаторов и мухи в окне. Визуальный ряд почти сюрреалистичен, а структура стихотворения – рыхлая, построенная на повторении мотивов. Несмотря на выразительные образы, текст теряет цельность: читатель скорее улавливает фрагменты переживания, чем получает его целостную картину.
Наталья Тимофеева (Москва) в стихотворении «Отрезок счастья» демонстрирует классическую структуру воспоминания: от частного предмета – яблоко, вьюнки, карась – к обобщению. Лето здесь появляется как хрупкий предел безмятежности. Автор не стремится к оригинальности, скорее – к уравновешенности. Стихотворение написано аккуратно, но по-ученически: техника преобладает над интонацией, а смысл – предсказуем.
В целом
Подборка демонстрирует устойчивые тенденции современной любительской и полупрофессиональной лирики:
- ориентация на эмоциональную достоверность вместо формального новаторства;
- тяготение к дневниковой или исповедальной интонации;
- редкое использование ритмических и звуковых экспериментов;
- избыточная зависимость от пейзажной метафорики.
Это поэзия состояния, поэзия частного лета: с градусами, городами, без ответов. В каком-то смысле все тексты – вариации одного письма, в котором лето становится синонимом ускользающей полноты. Не открытия, а возвращения. Не пафоса, а попытки закрепить. Конкурс показал: современные поэты всё ещё чувствуют сезон не как повод к метафоре, а как саму метафору.
Владимир Александров
Россия, Москва
* * *
Июнь, поделенный на порции апрелей,
с добавкой лета, как лимонной долькой,
и сколько ждать жары на самом деле,
возможно, столько и еще полстолько?
В канкан пустились юбки без танцовщиц,
порхает пух так, что сверкают пятки,
и если полдень познавать на ощупь,
он будет выглядеть до неприличья мягким
и прытким, столько напортачит,
такие разболтает сдуру вещи,
что драгоценной ложечкой коньячной
мне чашку кофе больше не утешить.
Балкон сидит, с карниза свесив ноги,
под ним июнь топочет и гундосит,
и до того он смотрится убогим,
что, кажется, копеечку попросит.
Ольга Андреева
Россия, Ростов-на-Дону
* * *
Я приеду в июне –
и пусть это будет паролем,
словно крюк на заброшенной вверх, на зацепку, верёвке,
по которой сумеем добраться.
Конверт бандероли
доплывёт, как кораблик – всего-то осталось дней двадцать.
«Я приеду» - как будто бы это хоть что-то решает,
как залог радикального и несомненного лета,
Пусть гора не пришла к Магомету – оранжевый шарик,
улетая, не тает – и это надёжней билета.
Я приеду. Я сяду на грустный безрогий троллейбус,
заблудившийся месяц назад в голубом переулке.
По изнанке души белой ниткой заштопанный ребус
разгадаем вдвоём ранним утром на улице гулкой.
В каждой луже – Венеция. Истина в каждой погоде.
Ты и правда со мной? Так держись глубины и не бойся!
Я поверю тебе, что и впрямь от меня происходят
Безутешная радость и непоправимая польза.
Ну к чему – в сумасбродном, нелепом, разодранном мире
одуванчики звёзд – ярко-жёлтых и белых, созревших?
Пусть ни разу ещё дважды два не равнялось четыре -
мне хватает и двух – параллельно петляющих рельсов.
Кипарисы парят, подавляя своим благородством,
пересмешник-ручей, растворивший печали долины.
Перейдём – дорастём до границ настоящего роста,
без наивной копеечной злой суеты воробьиной.
Желторотая улица утро встречает прохладой,
на балконах дрожащая радуга детских колготок.
Осторожней на третьей ступени минорного лада,
не шути с невесомостью. Можно взлететь где угодно –
в школьном зале, пропахшем стоячей водой батарейной,
у рояля без струн и без верхних пластинок на белых
разгадаем дыхание левого берега Рейна
и фонтан под дождём (тавтология!) – в пальчиках беглых.
Ничего, что антенны развёрнуты мимо эфира –
Да о чём говорить, если мы бесконечно знакомы?
Верить снам и приметам, параметрам внешнего мира –
всё равно что ключи подбирать, когда ты уже дома.
Не тупик – просто узкий и длинный кривой переулок.
Он зарос лебедой, крапивой и корявым забором.
Всё срастётся. Опасное место для пеших прогулок –
но ручей-то течёт. Вдоль по руслу – и вырвемся скоро,
и возьмём хоть на время без спроса автограф у лета –
чтобы травы, цикады и диск апельсиновый лунный,
чтобы в маленькой церкви на Троицу - «многая лета»
сквозь магнитные боли земли. Я приеду в июне.
Ирина Валерина
Беларусь, Минск
КАЙНОЗНОЙНО
Лето обрушилось. Город понурил плечи.
Игом жары клеймённый, кипит проспект.
Мчатся машины смертных, ни в чём не вечных
так, словно гонит их яростный зверь аффект.
Ветер врывается, разом вздымая юбки,
длинные волосы, краткие споры о
несовершенстве мира. В земной скорлупке
булькает армагеддонское вещество.
Я приручаю знаки праалфавита
и отправляю только три слова, но
ты прочитаешь всё, что во мне сокрыто.
Хлопает громко распахнутое окно,
падают крупные капли вселенской лавы,
валит поток бегущих в жерло метро.
Ливень объявлен. У грома слова шершавы.
Молнии вездесущи, как Фигаро.
Люди домашние, пахнущие борщами,
смотрят из окон усталых своих квартир,
как отливает ливень стекло и камень
в дерзкий, отмытый, довавилонский мир.
Жрицей, блудницей ли, вечною ученицей
делаю шаг по бурлящим вовсю ручьям.
Всё, что случалось раньше, опять случится.
Ветви оливы бросают с небес жар-птицы,
мерно качаясь, сквозь тучи плывёт ладья
бога ночного, и сыплются звёзды-искры.
Я прикасаюсь к сердцу. Оно поёт.
Времени нет. А в туманистом и слоистом
будущем всё происходит не в свой черёд.
...Не отвыкается. И не каяться нам, родной мой.
Круг замыкается в лучшей из квадратур.
Звёздно. Прохладно. Уверенно. Кайнозойно.
Ввысь простирается славный наш город Ур.
Александр Закуренко
Россия, Москва
ПРОЩАЛЬНОЕ ЛЕТО
Уродливый выбрак прощального лета:
Две точки любви, уходящие вдаль.
Когда бы вас не было в явственном "где-то",
Где нету ответа на слово "печаль",
Где нету ответа на "милая, что ты?",
И в прорези глаз не таится: "хочу",
И руки всплывают из тела, как лотос
из желтой воды, и бесплодие чувств
похоже на голод в темнице безумья,
и вера скрипит, как чужая кровать,
Пошел бы по миру, и видимо, - умер...
Да надобно ждать вас, да надобно ждать.
Мариям Кабашилова
Россия, Подольск
* * *
Ну как тебе там, полегчало,
в висках гудит?
Эта река берёт начало
в твоей груди.
Ты так хотел, чтоб снова лето,
чтоб всё сбылось.
Ну, вот: тропинка, сад и эта
черешни горсть.
Смотри вокруг, смотри, как скоро
густеет лес,
Как дождь накапливает споро
всю суть небес.
Бери котомку. Будешь? Буду –
на посошок,
Куда б ты ни пошёл, повсюду
так хорошо.
Идёт ли время, иль украдкой
Всё льётся вспять.
В объятиях земли так сладко
Нам засыпать.
Елена Колесникова
Россия, Воронеж
* * *
Зонтов нейлоновая броскость
Цвети'т окно - который день,
Водой небесной дом заплёскан,
Волочит туча водовозку
И тень наводит на плетень.
Дождём упившись вполупьяна,
Размякло валится трава,
И гнёт оборвышей бурьянных -
К земле - бескровных, голодранных -
Ночей простылых чернева.
В пропитанной туманом марле
Луны створожился комок,
Скрипенье чуется комарье,
И сохнет от промозглой мари
Зонта нейлоновый цветок...
Александр Крупинин
Россия, Санкт-Петербург
КИСЛОВОДСК 1978
Гречанка старая для нас топила сало.
Быть может, только это и спасало.
В кустах картошки около реки
Плодились колорадские жуки.
Шакалы ночью выли - было жутко
Идти пешком до станции Минутка.
Нарзан сочился сквозь любую дырку,
Как утренний мужик, рычал и фыркал.
А вечером уставшие прорабы
Сползались к ресторану, будто крабы.
Я часто вспоминаю это лето -
Бетон, канцерогенные котлеты,
Гречанку старую, её сухие шкварки,
Её язык бессмысленный и жаркий.
Подкумок рыл пути в окрестных скалах.
Он смыслы потерял и там искал их.
И белоснежный грушевый овал
Бессовестно над крышами вставал.
Мне было двадцать лет. Я так хотел их,
Бесстыжих, спелых, белых, мягкотелых.
Игорь Пехович
Россия. Москва
ИЗ ЦИКЛА "ГРУЗИНСКИЕ ЗАРИСОВКИ"
Лень. Тишина. Горы сини. Утро. Прохлада.
Шлепает, жвачку жуя, коровье стадо.
Протарахтит телега с копною сена.
И вновь тишина. Птички лепечут. Степенно
Индюк балаболит с курицей о погоде,
А та суетливо ищет зерно, и вроде
Подобье зерна в соломе она находит,
Чем больше еще индюка из себя выводит.
Сосед точит косу. Пчелы, как бомбовозы,
Летят и гудят, предупреждая: «Воздух!»
И падает смачно в саду наливная слива,
Чтоб скрыться поспешно подальше от глаз в крапиву.
Осел в истоме лег на спину, бьет копытом,
Чешет хребет о землю. В хлеву над корытом
Склонилась свинья задумчиво. День. Прохлада.
И есть вроде надо, и вроде – не так уж надо.
О стекло лениво бьется черная муха.
Бензопила раздирает на части ухо.
Но через два часа от нее – ни духу.
Щенок выкусывает блоху из брюха.
Тишина опускает занавес. Вечер. Прохлада.
По домам возвращается осоловевшее стадо.
Молоко тонко бьет о донце ведра. Багровый
Рубец на небе тревожит глаза. И новый
Месяц всплывает со дна сонным налимом.
От окурка вспыхивает копна. И дымом
Наполняются легкие. Струйка воды лениво
Убивает пламя. Но искры тлеют строптиво
До утра. И звезды глядят сверху на кровли,
Мигают, перекликаются в полном безмолвьи.
Сверчок завел скрипичную серенаду.
И сажею вымазан воздух. Ночь. Прохлада.
Дальше я по закону жанра, читатель,
Должен бы умилиться: - Хвала, Создатель! –
Воздать природе, издать 2-3 восклицанья...
Но лень прерывать ленивое созерцанье.
Александр Тер-Габриелян
Армения, Ереван
АЛЛЕИ, ПОКРЫТЫЕ ПУХОМ
В животе ощущенье разрыва
Смешалось с кислинкою хлеба.
Голубые, тенистые ивы
Привиделись в небе.
И броженье больного мотора,
И грудное жужжание слева,
И сладость кислая в рёбрах,
И – жемчужина-дева.
И чудилась лестница в небо
В каждой веточке, косточке, жиле...
Расшивала, мне чудилось, дева
Бирюзу благородную шпилем.
Рыжий пух с тротуаров грязных
В радиаторах грузовиков,
Муравьиный, строгий праздник
Забытых людьми катастроф…
Но пустые дворы и разрывы
Пышущих жаром домов
Не знали, что мёртвые живы,
Не просили себе орденов.
Мы года исчисляли по лицам,
По пням и фасадов разрывам...
Сосчитали, скучая в больницах,
Голубые, тенистые ивы.
Предо мной кости рыб с куском хлеба,
Пивная бутылка на кухне…
А шпили растаяли в небе,
Растаяли тополи духа.
И люди не ходят в гости
По аллеям, покрывшимся пухом…
В окно полетели кости,
Над ними – ленивая муха.
Наталья Тимофеева
Россия, Москва
ОТРЕЗОК СЧАСТЬЯ
Румяным яблочком касается щеки
В закате остывающее лето.
А в заднем колесе велосипеда
Застряли тёмно-синие вьюнки.
Их жаль слегка, как этот тёплый день,
Как август, что черту подводит лету
И приглашает на замену свету
Сползающую в бесконечность тень.
Но лёгкие наполнив до краёв
Лучами ускользающего солнца,
Во мне ещё и яблоня смеётся,
И рассыпная стайка воробьёв,
И сад, и рябь сверкающей реки,
И карася отрывистые всплески
На полном счастья маленьком отрезке,
Где ценность обретают пустяки.
Иллюстрация © АТМА
