Насколько сильно прошлое влияет на настоящее? Вопрос, на который невозможно дать окончательный ответ, но и не задать его тоже нельзя. Для Арама Мрджояна он остаётся открытым.
Его пронзительный роман «Ватерлиния» (Waterline) рассказывает о семье армянских американцев, которые переживают не только травму, передающуюся из поколения в поколение – от геноцида армян, унёсшего жизни их предков, заставившего бежать с родной земли, – но и боль утраты в настоящем: молодая женщина кончает с собой посреди озера Мичиган. Её смерть, её отсутствие становится центром повествования. Словно планеты, вращающиеся вокруг черной дыры, члены ее семьи справляются со своим горем каждый по-своему: через спорт, гнев, одиночное путешествие через всю страну, изучение семейной истории, и каждый испытывает глубокую потребность в понимании.
Роман балансирует между поэтичной интроспекцией и жестким реализмом, сохраняя при этом эмоциональную ясность. Проза Мрджояна – сдержанна, но не холодна: он с органичной лёгкостью погружает читателя в переживания героев.
Дениз Роббинс:
Роман начинается с мощной сцены, описывающей эпизод геноцида армян, но основное действие разворачивается в наши дни. Что для вас было легче писать – современность или исторические эпизоды?
Арам Мрджоян:
Когда я начинал работу над книгой, у меня была чёткая установка: не более 10% объёма должно касаться геноцида армян. Это было осознанное решение. Я не хотел создавать очередной «роман об исторической травме». Такое ограничение, как ни странно, освободило: я смог сосредоточиться на современности. Да, геноцид остался в книге как фон, но я свел его к минимуму, чтобы показать, как сегодняшняя память о прошлом фрагментирована. Семья, пережившая трагедию сто лет назад, вряд ли сохранит о ней подробные свидетельства.
Роббинс:
Видимо, вам пришлось много читать о геноциде армян. Что оказалось полезнее – художественная литература или документальные источники?
Мрджоян:
По-разному. Художественные романы укрепили меня в желании идти своим путем. Есть много прекрасных книг, где прошлое показано детально, но мне важно было сместить фокус. Документальные материалы дали фактуру: я даже поднял архивы газеты The Nation за 1915 год в университете Флориды. Оба подхода ценны: проза учила мастерству, документалистика – тому, как представлять прошлое.
Роббинс:
В книге появляется роман «Сорок дней Муса-Дага» – он многое значит для героев. А для вас он стал важным?
Мрджоян:
Безусловно. «Сорок дней Муса-Дага» стал бестселлером после выхода английского перевода в 1930-х. В нацистской Германии его сжигали на кострах – как историю восстания, способную вдохновить на сопротивление евреев во время Холокоста. Это огромный роман, почти 900 страниц. Франц Верфель провёл титаническую работу, чтобы придать содержанию историческую достоверность. Один армянский священник, упомянутый в биографии Верфеля, сказал: «Он дал армянам голос и душу». В своё время книга была невероятно популярной.
Но она не лишена проблем: чрезмерная мелодраматичность, расовые стереотипы, этническая экзотизация. Я почти не встречал тех, кто старался бы её анализировать. Тем не менее, у многих армян, с кем я говорил, этот роман есть на полке. Он был и у моих родителей, но прочёл я его только ближе к тридцати, я почувствовал, что готов к этому. История книги сама по себе интересна – фильм по ней собирались снимать в 1930-х, MGM уже планировала выпуск с Кларком Гейблом. Но турецкое правительство, повлияв на американских дипломатов, фактически запретило съёмки. Позже к экранизации пытался вернуться Сильвестр Сталлоне, но ему тоже не дали довести дело до конца.
Роббинс:
В «Ватерлинии» важную роль играет и «Пробуждение» Кейт Шопен. Какую функцию выполняют в вашем романе книги и «непрочитанные истории»?
Мрджоян:
Если посмотреть на старые романы, они гораздо чаще отсылают к другим книгам и к искусству в целом. «Ватерлиния» – тоже о памяти и о рассказах, о том, как они передаются. В романе присуствут очень важный вопрос: герой по имени Грегор, старейший представитель семейства, переживший геноцид, передал свои истории потомкам. Но что из них – его личные воспоминания, а что – «поздние наслоения» из «Сорока дней Муса-Дага»? Где заканчивается его правда и начинается вымысел? А «Пробуждение» – это история о том, как книга может спровоцировать внутренние перемены, подтолкнуть к действию. Эти произведения для меня лично были значимыми. В рамках романа они разумеется несут сюжетную и символическую нагрузку.
Роббинс:
В книге есть замечательная фраза: «Семейная история – это как гигантская игра в испорченный телефон». Как вы к этому относитесь?
Мрджоян:
Когда я спросил родных о семейной истории, моя двоюродная бабушка прислала мне одну страницу, напечатанную на машинке: вот что мы знаем. Пара названий городов, кто откуда приехал, кто погиб, кто спасся. И всё. Нет эпоса, нет детальной саги – только мрачная хроника потерь. Мне интересно: как ощущается такая история через пару поколений? Когда вроде бы об этом и не думаешь постоянно, но всё равно это остаётся с тобой. Это влияет на поступки, на взгляд на мир – пусть и не лежит на поверхности. Именно в этом – эффект испорченного телефона: ты вроде бы знаешь, о чём идёт речь, но чувствуешь, сколько ещё не рассказано.
Роббинс:
Ваши герои переживают горе через движение: бег, прогулки, поездки на велосипеде. Хотя часто говорят, что горе парализует. Есть ли связь между движением и утратой?
Мрджоян:
Некоторые герои уходят в алкоголь, в саморазрушение. Но я – бегун на длинные дистанции, люблю походы. Вот сейчас, перед интервью, играл в баскетбол два часа. Движение помогает мне думать. Это легко перенести на героев. Вот Каро – он в подвале, он пьёт, замыкается. И это видно: потеря дочери парализует его, он застывает, не может сдвинуться. А его жена, Хова – наоборот: она отказывается от алкоголя, потому что хочет сохранить память трезвой, живой. Её путь – прогулки, физическая активность. Это может быть более здоровым способом пережить утрату, но и он не идеален: есть элемент вытеснения, одиночества. Каждый справляется как может.
Роббинс:
В романе звучит тема утраты природы. Это было намеренно – провести параллель между исчезновением культуры и разрушением окружающей среды?
Мрджоян:
Думаю, это естественная связь. Я живу с постоянной тревогой за климат. Уверен, я не один такой. Это накладывается на всё остальное и только усугубляет внутреннее напряжение. Когда видишь, как разрушаются знакомые и дорогие места, легко начать воспринимать это как утрату части себя – ведь мы так привязаны к родным местам. Для меня таким местом стали Великие озёра.
Роббинс:
Можно ли восстановить культуру так же, как экосистему? Сажать деревья и рассказывать истории.
Мрджоян:
Истории действительно помогают переосмыслить окружающий мир. Но я не думаю, что рассказы сами по себе способны всё изменить. Да, художественная литература важна, она – часть культуры. И всё больше писателей сегодня обращаются к теме климата – потому что хотят, чтобы их работа имела значение. Может быть, если таких историй будет больше, они и вправду начнут что-то менять. Но этого недостаточно. Нам всё равно придётся прекратить добычу нефти, отказаться от разрушительных и опасных технологий. Мы должны быть добрее к планете – и друг к другу.
Дениз С. Роббинс
Источник – Chicago Review of Books
Перевод с английского – АТМА
