электронный литературный журнал

  • Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в браузере должен быть включен Javascript.
Премия им. Ю. Левитанского. 2024 г. – ЗА ВКЛАД В ЛИТЕРАТУРУ
Владимир Гандельсман. СЧАСТЛИВОЙ БОЛИ НИТЬ

Владимир Гандельсман. СЧАСТЛИВОЙ БОЛИ НИТЬ


Под фонарём

Давай под этим фонарём
необычайное с подъёмом —

как если бы мы шли вдвоём
по Кировскому, рядом с домом,
и хлопьями с небес летел
и таял под ногами снег, — как если
бы завернули и желтел
Филатовской больницы (ясли,
мой Вифлеем) фасад, нас ждут, —
как если бы на запах комнат,
где наряжают ёлку, жгут
бенгальские, где нас не помнят,
поскольку мы не в прошлом, нет,
мы есть! — как если бы, в парадной
снег стряхивая, шли на свет
непререкаемый, отрадный —
он из распахнутых дверей
нас ослепит — и мы в прихожей, —
предновогоднее скорей
давай — как если бы на божий
свет шли и вышли, и не врозь
никто ни с кем, и дышим, дышим —

давай прозрачное насквозь
стихотворение напишем.




* * *

тенистые дворы,
а там что ни окно,
то жизнью изнутри
затеплено, родно,
и не дворы — шатры,
где время, как зерно,
хранится до поры,
где целиком оно —
тишайший пульс игры,
где выпало — дано —

пить мёд и молоко,
и воздух утра пить,
где звёзды высоко
мерцают свет пролить,
где птичье далеко —
"ци-ци" или "фьюить"…
какое-нибудь "о!",
счастливой боли нить —
чтоб не было легко
отвыкнуть и забыть —




* * *

в комнатном пространстве сумрачном
светом — только штора приоткроется —
светом — родниковым утром — уличным,
ранним светом зеркало умоется —

жизнь такая маленькая теплится,
мирится сама с собою, ссорится,
замирает, не мычит, не телится,
в зеркало с утра пораньше смотрится —

сколько ей навстречу света светится,
окна поездов проезжих сыплются,
жизнь такая маленькая вертится
перед зеркалом, никак всё не насытится —

через лес дорога к морю тянется,
тихая, извилисто-тенистая,
к берегу сойдёшь — она останется,
вспомнив шаг твой, затоскует, мглистая —

маленькая жизнь вот-вот закатится,
от себя как-будто отрешается —
и тогда — ты не смотри, что пятится
и что в зеркале всё жальче отражается —

вспыхнет и любовь, и мысль счастливая,
мысль простая вспыхнет как ей хочется —
как небесный свод, неисчислимая —
мысль, что это никогда не кончится —




Через сорок пять лет

угол Киквидзе и
Артиллерийской, двадцать
дробь тринадцать. кто там? — свои.
если вкратце.

два окна на третьем
этаже, слева от водосточной.
видишь, в свете заката? в свете,
если точно.

там родилась моя дочь. беда,
в памяти тонешь.
комната, ты заходил туда,
если помнишь.

помню. но что-то застит, прости,
самую сердцевину взгляда.
мне надо идти. иди,
если надо.




Тебе

и лёгкий блик,
и мельк ресничный,
и крик, и крик
гортанный, птичий,

и солнца шар,
и этот странный
крылатый дар,
и взмах двугранный,

и в сумрак, в лень,
листвою тканный,
ушедший в тень
день первозданный,

и мысль, твоё
сраженье с горем, —
теперь моё
созвучье с морем,

и моря ум,
и ветр полнощный,
и шум, и шум
органный, мощный.




Окна

окна в доме напротив — сухощавая,
в мелких запутанных кудряшках —
её муж, её собачка, её слащавое
вечное сю-сю, пёсичек, любимая ряшка, ах! —
и вечное: дверь входная от ветра хлоп — вот!
опять! — и бежит ко мне — слесари! сварщики! —
сколько хлопот! —

вдруг — никого, комнаты, как пустые ящики —

долго думаю: жили, ели, переодевались
в пальто или в плащики —
куда подевались? —

поздний вечер, закончен сеанс —
я одна, раскладываю пасьянс —

окна в доме напротив — длинные молодые ноги
ходят по кухне, лежат на диване —
хоть и две, но обе две одиноки —
телевизор за шторой, мерцанье, мерцанье —
иногда каких-то гостей
тени — а то перекатывает клюшкой
мяч — других новостей
нет в окне — ноги — а раньше жила старушка
взбалмошная в кудряшках —
вечное сю-сю, пёсичек, любимая ряшка, ах! —

который день квартира эта темна —
я раскладываю пасьянс, одна —

долго думаю: жил, ходил
из спальни в гостиную — зачем они затевались,
те, кто белые потолки коптил, —
и куда подевались?




Псалом

я Твой голос беру
в руки и подношу к ноздрям,
нюх — куда там зверью! —
нюх мой остр,

слух мой, как звонарям,
внемлет Тебе,
многоцветной Твоей трубе,
слух мой пёстр,

зрение зрит, морям
отдано, впившись в их
воздух пространств живых,
зрение моё — ростр.

как мне от этих зорь
отвернуться теперь,
утренних ли, вечерних, с плеч
долой и лечь?

если я боль и хворь,
если трухляв мой дом
и, точно калёным клеймом,
временем мечен,

и Ты говоришь: вторь
тем, кто вот: земли вещество, —
объясни (ведь Ты — до Всего),
что значит — вечн?

и зачем смерть
и мольбы: дай мне пить?
мудростью дышащего насыть,
умилосердь.



Источник – Читальный зал

ВЛАДИМИР ГАНДЕЛЬСМАН. Родился в Ленинграде. Закончил Ленинградский электротехнический институт. Работал инженером, сторожем, кочегаром, гидом, грузчиком в салоне красоты на Невском. С 1990 года переехал в США, преподавал в Вассаровском колледже русский язык; продолжает заниматься преподаванием русского и литературы. Публикует стихи с 1990 года. Лауреат премии «Liberty» 2008 года. Лауреат «Русской премии» 2008 года. В 2011 году за книгу «Ода одуванчику» удостоен премии «Московский счёт». Лауреат премии «Anthologia» 2012 года. Лауреат Литературной премии им. Юрия Левитанского в номанации "За вклад в литературу".

Лауреаты премии «Данко». 2024 г.