Александр Крупинин, Сабрина Ахмедова, Александр Тер-Габриелян
Весь июнь 2025 года в «портальной» части нашего журнала проходил первый поэтический турнир – конкурс одного лирического стихотворения «Лето №1».
1 июля мы подвели итоги: объявили лауреатами четырёх финалистов, набравших наибольшее количество читательских голосов, опубликовали список из десяти стихотворений (независимый от итогов читательского голосования выбор редакции), которые 6 июля вышли отдельной подборкой с предисловием от ChatGPT.
Что можно сказать об итогах первого Атма-конкурса? В целом он удался, прежде всего потому что почти четверть (!) из номинированных текстов попали в итоговую подборку: «Атма» уже известна своей «разборчивостью» в вопросах публикации произведений.
Вместе с дипломами лауреаты получили вопросы для обещанного условиями турнира интервью. Цель его незамысловата – познакомить читателей с персоналиями: живыми людьми, участвовавшими и победившими в конкурсе.
Сегодня мы не без удовольствия представляем троих из них – Сабрину Ахмедову из Кыргызстана, Александра Крупинина из России и Александра Тер-Габриеляна из Армении.
АТМА: Как вы себя ощущаете в контексте нынешнего времени? Существует ли для вас какой-то абсолют, какая-то точка опоры, которая помогает вам в жизни и творчестве?
АЛЕКСАНДР ТЕР-ГАБРИЕЛЯН: Паршивое время. Далее уже, конечно, можно уточнять и пояснять, но в целом не возражаю против этого уже шаблонного определения. Оптимисты скажут: «бывало и хуже». Возьмем, например, 1915 год (год геноцида армян - прим. Редакции). Тот факт, что в это время жил, работал, действовал Ованес Туманян, это для меня огромная опора. Тот факт, что к 1916 году Валерий Брюсов и компания сумели издать «Поэзию Армении с древнейших времен до наших дней» – тоже огромная опора. Конечно, в последнем случае обошлось не без хитрости, но хитрость эта была, скажем так, романтическая и философская, в ней был минимум, в моем понимании, корыстного расчета. Когда-то меня поражало не только то, что бывают возможны такие просветы, но и сам факт, что история (ее катастрофа) не абсолютна, что человек способен жить в тяжелые времена, осмыслить это время и пережить это время.
К сожалению – скорее всего, я просто так «устроен» – иногда возвращаюсь мысленно к абстрактным историософским идеям (как правило, из-за лени и неготовности читать более серьезную и современную литературу об обществе и истории, чем «Закат Европы» Шпенглера), и это временно смещает оптику, позволяет какое-то время побыть в иллюзии, что миром движут великие исторические силы, что сама история есть воплощение величия или силы. Это, конечно, не так; а если и так, то малоутешительно. Я вообще живу на улице, где с недавнего времени действует так называемый музей иллюзий; он тем более интересен, что я так и не удосужился в нем побывать. Сейчас эта улица носит имя античного армянского философа Езника Кохбаци, автора трактата «Опровержение лжеучений» (или «Опровержение сект»). Если пытаться дать ее выжимку, он про то, что добро сильнее зла; добро победит (и в этом, по Кохбаци, смысл христианства в противоположность зороастризму). Впрочем, интерес к истории может быть и иным, более взвешенным и выборочным, не посягающим на идиотические (или слишком прекраснодушные) обобщения.
АЛЕКСАНДР Крупинин: Я ощущаю нынешнее время как время торжества Зла, Зла именно с большой буквы, Зла всемирного. Оно уже не пытается даже рядиться в одежды Добра, как часто делало раньше. Оно почувствовало свою силу, оно захватило мир, тогда как Добро разобщено, нерешительно и часто трусливо. Многие становятся под знамёна Зла, надеясь (совершенно напрасно), что это принесёт им какую-то выгоду и безопасность. Но, как справедливо писал Дмитрий Быков* в своём Пасхальном стихотворении: "А между тем благая весть — всегда в разгар триумфа ада, и это только так и есть, и только так всегда и надо!"
Я не сомневаюсь, что крушение Зла будет быстрым, страшным, жалким и позорным. Хочется дожить до этого момента.
Абсолют и точка опоры, которая помогает мне - это Бог. Я постоянно чувствую Его присутствие, Его связь со мной. Часто читаю про себя Псалом 22, где есть такие слова: "Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси, жезл Твой и палица Твоя, та мя утешиста".
Конечно, это не позволяет, чувствовать себя вне мира, вне борьбы Добра со Злом. Я испытываю чувство вины за торжество Зла, за то, что Зло творит зло и от моего имени. Но присутствие Бога даёт неизмеримо более широкую перспективу, в которой нынешнее Зло, как и любое другое Зло мелко и ничтожно.
Ещё точку опоры даёт мне моя замечательная семья, в которой царят любовь и уважение, и, самое главное, у всех членов семьи одинаковое понимание того, что есть Добро, и что есть Зло. Знаю, бывают семьи, где по-разному смотрят на эти вопросы. Это, конечно, очень тяжело.
САБРИНА АХМЕДОВА: Каждый поэт и прозаик, вслух или в мыслях, задавался вопросом: «Для чего я здесь?». Как личность я всё еще в процессе становления. Ввиду молодого возраста ещё не успела познать «саму жизнь». Будучи человеком с тонкой душевной организацией, я много думаю, анализирую и наблюдаю. Природа одарила меня высокой эмоциональностью, и пик моих чувств часто находит свое отражение в творчестве. В нынешних реалиях я ощущаю себя тихой заводью возле водоворота бурлящей жизни.
Моей точкой опоры являются близкие сердцу люди, которые всегда поддержат и помогут в самые трудные мтнуты. Они понимают меня без слов, разделяют сомнения и радости. Кроме того, абсолютом для меня служит сама потребность в творчестве. Во мне живёт глубокое любопытство к миру, неутолимая жажда понимания, которая заставляет всматриваться в детали и выражать своё мировидение в художественном слове.
АТМА: Что именно подтолкнуло вас к творчеству - какой момент, какая книга или какое событие? Расскажите как родилось ваше первое стихотворение.
АЛЕКСАНДР ТЕР-ГАБРИЕЛЯН: К творчеству меня подтолкнул переезд в Армению и связанное с этим чувство счастья. Конечно, до момента полноценного переезда у меня был интерес к литературе, но это в основном выливалось в длинные и нудные школьные сочинения. Я действительно в это вкладывался. Помню жаркие майские дни в Москве, когда в квартире, предоставленной целиком мне, я часа три калякал в зеленую школьную тетрадь многостраничные рассуждения на тему о том, почему лермонтовская Тамара прекрасна, но быть настолько прекрасной – опасно...
Что касается стихотворного творчества, то это началось позже. Сыграли свою роль литклуб и старшее поколение нашей семьи: дедушка-химик, прекрасно декламировавший стихи: от Есенина и Брюсова до поэтов-шестидесятников, удивительным образом при этом молодевший, сестра бабушки Зульфа Оганян, педагог и утонченная ценительница русской литературы. Это были уже толчки: общение со всеми вышеперечисленными либо сулило счастье, либо его тут же и воплощало.
Перемена местожительства сыграла, пожалуй, не меньшую роль. Конечно, и связанная с этим грусть, переживание резкого поворота в жизни. Москва ведь – где я учился в школе, заводил друзей, пытался поступать в университет – такое место, отрыв от которого представляется чем-то фантастическим. Моему поколению московских армян он никогда не дается совершенно легко и без последствий. Для меня их частью было желание унести с собой дух последних лет московского бытия – так я начал, как мог, складывать вирши.
Своим первым стихотворением считаю «Ветер, маки и сирень». Так назывался этот текст, он и сейчас, кажется, доступен онлайн. Единственное, что о нём помню – это название, которое, в общем, было ключом к моей готовности сидеть и довольно мучительно (на тот момент) «домогаться рифм». Не помню, с каким успехом. Вроде бы эти три ингредиента – ветер, маки и сирень – в моей голове соединились так хорошо и ладно, что я был уверен: полученные 12 строк и есть стихотворение. Я и сейчас могу вспомнить музыку, которую пытался в нем запечатлеть.
Дальше обнаружилось, что одни тексты вовсе никуда не годятся, а другие – всё же вызывают оттенок понимания. Таким, более удачным было раннее стихотворение «Мама, я должен бежать». И вот это «бегство», при всей его неспровоцированности и эмоциональности, оказалось стержнем-смыслом, который никуда не денешь (резонирует с биографией), а получилось или нет остальное в этом стихотворении – судить не мне.
Я могу точно сказать, что в те годы очень много «танцевал» вокруг бунинских рассказов (стихов, повестей и мемуаров его я тогда не читал или почти не читал). Могу упомянуть «Солнечный удар», «Сны Чанга», «Чистый понедельник», «Кавказ». Конечно, знаменитое «Легкое дыхание». Всё это, а также в чуть меньшей степени «Темные аллеи» (некоторая, избирательно прочитанная часть сборника) сильно будоражило воображение и заставляло думать о резких, радикальных, так называемых романтических решениях и поворотах жизни. Конечно, утонченный бунинский стиль не мог сказаться напрямую на моих первых опытах, но сами сюжеты и базовое знание биографии автора, моё желание уехать из Москвы, полюбить прекрасную, новую-старую, «романтическую» страну, конечно, формировало и обостряло меня. А уже сама эмиграция стала ещё одной ступенькой к творчеству.
АЛЕКСАНДР Крупинин: Первое стихотворение я написал в 48 лет, если не считать какой-то чепухи, написанной в юности.
Тогда, в 2007 году появилась возможность общения в интернете, в Живом Журнале. Я там писал всякие посты со своими размышлениями, а однажды написал такой абсурдистский верлибр «Профессор Паганцев». Френды - добрые люди, стали писать: «О, так ты поэт! Как здорово!» Тогда я ещё написал, уже в рифму. Всем опять понравилось. В обшем, за ближайшие несколько месяцев я написал примерно сто стихотворений. Мне пришлось по душе это дело - писать стихи. Строчки сами приходят, я поначалу и не понимаю, о чём речь, потом надо эти строчки обработать, что-то додумать, связать их, и постепенно складывается стихотворение. В общем, очень интересное занятие. Кто-то выпиливает из дерева, кто-то решает судоку, а я вот стихи составляю. А если потом ещё и читателям нравится, то вообще роскошь.
Так и пошло. Потом эта река, конечно, обмелела, бывали периоды, довольно длительные, когда вообще ничего не приходило, это было грустно. Но потом стихи появлялись опять.
САБРИНА АХМЕДОВА: Сколько себя помню, творчество окружало меня повсюду, манило, звало за собой и укутывало в нежные объятия. Творческий порыв с детства следует за мной по пятам и составляет неотъемлемую часть моего бытия. Думаю, нет определенного момента или книги, которая подтолкнула бы меня к творчеству. К нему меня привела сама жизнь, а именно совокупность всех её мгновений и красок. Я росла гиперактивным ребенком, который тратил свою бушующую энергию на развитие столь же бурной фантазии. Как и многие дети, я начинала с маминых дней рождения, сочиняя стихи, чтобы красиво и необычно поздравить близкого мне человека. С возрастом искра в глазах разгоралась всё ярче.
Мой «подростковый максимализм» прошел в энергичном желании пробовать новое: рисовать комиксы, писать книги, играть на музыкальных инструментах, вязать и плести укрпшения из бисера. Русский язык и литература были самыми любимыми предметами. Отчетливо помню обеспокоенный взгляд мамы, когда в шестом классе я с порога заявила ей, что стану филологом! Она не запрещала мечтать, но в её голосе звучала нотка надежды, что я успею передумать.
Необычайное влечение к поэзии было всегда, но открыла она для меня свои двери только в седьмом классе. Отсюда и следует считать мою отправную точку в этот художественный мир! Тёплая весна, лучики солнца струятся сквозь высокие окна и греют лицо. Пустой школьный кабинет, я, моя учительница русского языка и подготовка к предстоящей олимпиаде. Среди очередных однотипных заданий нас привлекает одно, на наш взгляд, очень интересное. Нужно было выполнить творческую работу, которая могла бы раскрыть суть заимствованных слов.
– А ты сможешь написать стихотворение? – предложила молодая учительница.
– Не уверена.
– Думаю, у тебя всё получится. Тебе стоит попробовать.
Я пришла из школы домой, положила портфель и сразу села за стол, размышляя над стихотворением. Я советовалась с бабушкой, она человек, который во всем меня поддерживает. Стихотворные строчки рождались внезапно, без оглядки на стихотворный размер и рифмы. Мне показалось, что стихотворение звучало хорошо. На следующем занятии принесла готовое стихотворение, учительница его оценила, сказав, что у меня есть талант. Были ли эти слова правдой– для меня загадка, но они послужили мне стимулом. Сам процесс написания был приятен: внутри бушевали мысли, которые так и просились на бумагу. С тех пор на меня легла участь «школьного поэта», который сочинял стихотворения на все мероприятия.
АТМА: Что для вас значит быть поэтом, писателем в современном обществе, и как вы видите свою роль в нём?
АЛЕКСАНДР ТЕР-ГАБРИЕЛЯН: Наверно, быть поэтом значит любить мир, верить миру чуть больше, чем это делают другие.
Склонен думать, что сила писательского таланта не коррелирует с его общественной ролью. Но степень его, вынужден использовать это слово, востребованности от общественной роли безусловно зависит. Брюсова можно не любить как поэта, но литература существенно обогатилась благодаря тому, что он инициировал перевод и издание в России стольких армянских поэтов. Но мы знаем и случаи, когда многообещающие тексты становятся жертвой мгновенной эффектности.
В эти дни начинается Ереванский международный кинофестиваль «Золотой абрикос», и это заставляет меня думать в сторону фильмов. Наш современник, поэт и философ Михаил Немцев в сборнике 2023 года «Как в кино» использует оборот «инерция вспышек». Для меня он обозначает схлопыващающуюся длину роликов, хищнические анти-нормы ТВ. Подозреваю, что потребление «инерции вспышек» (особенно ТВ, навязываемого зрителю) обладает, что называется, self-gratifying effect, является ничем иным, как формой ментальной мастурбации. Я вспоминаю сейчас фильм Кирилла Серебренникова «Жена Чайковского» 2022 года, также показанный на фестивале. Думаю, что это вариация на тему истории Моцарта и Сальери; антипод Чайковского-Моцарта в данном случае – личность, умирающая от неудовлетворенности не только телесной, но и творческой.
Подытожу: видео и тексты находятся в очень сложных отношениях, и часть проблемы нашего времени – это долгосрочная проблема их совместимости.
АЛЕКСАНДР Крупинин: Я бы не преувеличивал роль поэта, писателя в обществе, тем более свою. Возможно, раньше было не так, но в наше время литература практически не влияет на общественное сознание. Общество разделено, в том числе, литературное сообщество. В основном, поэтов читают другие поэты. Каждый читает то, что ему близко. Мои стихи читают люди, которые разделяют мои взгляды. Я читаю их. Поэтов, вставших на сторону Зла, я читать не буду, они не будут читать меня, а, если даже прочитают, ничего в их мировоззрении не изменится.
Моя цель - просто доставить читателю несколько минут радости. Цель, конечно, не слишком амбициозная, но зато достижимая. Радости в наше время не хватает. Пусть её станет хотя бы на крупицу больше.
САБРИНА АХМЕДОВА: Быть поэтом – значит находиться в непрерывном потоке мыслей, чувств, эмоций. Это значит видеть мир через особую призму, улавливать то, что ускользает от обычного взгляда. В современном обществе поэзия переживает непростые времена. Она конкурирует с цифровой эпохой и культурой моментального потребления. Задача поэта давать поэзии второе дыхание и находить новые формы её звучания. Поэзия, безусловно, рождается из глубины души, но без теоретического фундамента она рискует остаться лишь красивым порывом. Теория – это, ни в коем случае, не оковы. Это инструмент, позволяющий поэту стать настоящим ювелиром, который знает, как огранить драгоценный камень. Поэт, словно пророк, видит то, что ещё не стало явным для других. Не зря говорят, если тебя полюбит творческий человек, ты станешь бессмертным. Он будет писать о тебе картины, стихи, подбирая самые точные рифмы и метафоры. И всё это творчество сохранится сквозь века и станет частью культурного наследия. В этом и заключается великая задача поэта – быть создателем не только красоты, но и вечности.
*лицо признано иностранным агентом на территории РФ
