Поэт и мадонна Мурильо

«Исполнились мои желания.
Творец Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.»
А. Пушкин

Поиск современного и выразительного способа воздействия на читателя стал отличительной чертой серии исторических романов талантливого писателя. Для него историзм — не просто обращение к прошлому, а живой диалог с вечностью, попытка понять и передать, как из корней истории прорастают судьбы, чувства и нравственные ориентиры человека сегодняшнего дня. В его произведениях прошлое оживает, превращаясь в зеркало, в котором ясно проступают тревоги и надежды современности.

И именно здесь, в нише историко-биографического романа, Валериан Маркаров занял своё достойное место — рядом с мастерами, для которых чувство было не просто темой, а мерилом человеческого духа. Его проза соединяет точность исторической детали и поэтическое видение, глубину психологизма и благородство стиля, возрождая традицию высокой, одухотворённой литературы.

Для писателя главное — донести мысль: «Без прошлого, без памяти о нём, без поиска своих корней нет ни настоящего, ни будущего».

Сегодня, когда мы, быть может, как никогда прежде, всматриваемся в будущее, Маркаров смахивает пыль с каменных мостовых минувших эпох. Он приходит к нам со своими книгами — книгами, несущими свет истории, книгами о тех, кто своим талантом, трудом и достоинством возвышал понятия чести, милосердия, веры и справедливости. Герои его романов становятся частью нашей культурной памяти, гордостью и духовным достоянием.

Три последних произведения писателя — «Легенда о Пиросмани», «Портрет неизвестной, или Во всём виноват Репин» и нынешний роман «Чёрная роза Тифлиса» — тесно связаны с Востоком. В них Грузия и Тифлис по праву занимают место самостоятельных героев.

Во всех произведениях автора за строками текста живёт время. Новый роман — не исключение. Перед читателем раскрывается Россия эпохи 1825 года. Мы знаем, что история уже вынесла свой приговор тому времени: губительное самодержавие, раболепие, крепостное право. Людьми торговали, как скотом. После восстания 14 декабря начались гонения на литераторов, журналы и свободную мысль, говорить вслух о декабристах стало опасно. Но даже в мрачные годы правления Николая I русская мысль не умерла.

Писатель — это гонец, несущий весть о своём времени, а гонцов убивали во все эпохи.
Так трагически погибли Грибоедов, Пушкин, Лермонтов. Но их голоса оказали колоссальное влияние на духовную и нравственную жизнь общества.

Именно в эту трагическую эпоху погружает нас Валериан Маркаров в своём последнем романе «Чёрная роза Тифлиса», повествующем о жизни и любви Нины Чавчавадзе и Александра Сергеевича Грибоедова. География повествования широка — Грузия, Армения, Персия, Санкт-Петербург.

В складывающемся на наших глазах цикле произведений открываются всё новые грани мастерства писателя, ранее неведомые читателю. В его размышлениях о начале, об истоках — о том, что, по словам Фета, идёт «из времени в вечность» — ощущается творческая зрелость автора.

«Говорят, что автору нужны таланты и знания: острый, проницательный разум, живое воображение и проч. Справедливо, но сего не довольно. Ему надобно иметь и доброе, нежное сердце, если он хочет быть другом и любимцем души нашей…»
Н. М. Карамзин

Страницы, посвящённые теме художественного творчества — писателя, поэта, музыканта — в романе Маркарова естественно переходят в более глубокие пласты повествования, связанные с вечными нравственными категориями.

Чувство долга перед собой и миром, страх не донести до него всё, на что способен, — вот что движет героями его книг. И нынешний роман — лучшее тому подтверждение. Речь в нём идёт не только о трогательной истории любви, но и об одном из самых блистательных людей русской литературы XIX века — Александре Сергеевиче Грибоедове, личности поистине легендарной не только в литературе. В центре внимания писателя — жизнь и судьба гениального драматурга и дипломата, история его страстной, короткой и трагической любви.

В романе невозможно пройти мимо темы любви, окрашенной в тона нежности и одухотворённости, даже если основная линия далека от любовной элегии. В «Чёрной розе Тифлиса» эта линия становится центральной: в сердце повествования — история любви княжны Нины Чавчавадзе и великого русского писателя Александра Сергеевича Грибоедова.

Роман охватывает не только историю любви, но и отвечает на вопрос: «Как приходит слава?» Ответ очевиден, если речь идёт о людях, создавших великие произведения искусства или совершивших подвиг во имя Отечества. Но иногда в памяти поколений остаются другие — несущие свет, хранители духовной чистоты. И такой чести удостаиваются единицы.

Девочка, родившаяся 4 ноября 1812 года и названная Ниной в честь святой Нины — покровительницы Грузии, — стала одной из них. Её имя — Нина Чавчавадзе, княжна Нина Александровна Грибоедова. Став женой Грибоедова, она вошла в историю как символ верности, любви, милосердия и духовной чистоты. Её собственный след в истории — светлый и неповторимый.

Следуя принципу исторической достоверности, автор с большой художественной силой описывает страшные страницы времени — эпидемию холеры в Грузии, сцены военных действий, последние минуты трагедии в Тегеране и гибель героя. Но при этом в основе его эстетики — преклонение перед красотой: будь то красота города, искусства, древней поэзии или человеческих чувств.

Красота личного чувства, нежность и поклонение женщине придают прозе В. Маркарова особое очарование. Поэтому самые поэтические страницы романа посвящены именно красоте — красоте слова, отношений, любви и человеческой души.

Известные факты из жизни великих людей прошлого, глубокое знание истории и литературы Востока, архивные документы, письма героев, материалы, связанные с событиями 1825 года, делают романы В. Маркарова необычайно притягательными. Его связь с историей и культурой прошлого гораздо глубже, чем кажется: любовь к стране, к городу, детальное знание биографий писателей и художников открывают многое и в самом авторе.

Не стремясь к педантичной точности в обращении с фактами, В. Маркаров руководствуется интуицией и поэтическим чувством. Беллетризуя подлинные события и судьбы писателей, художников и деятелей культуры, он раскрывает перед нами человека во времени, в его вечном стремлении к смыслу и красоте.

В размышлениях об истоках, о «началах» писателю удалось приблизиться к жизни, которую мы не знали, но которую можно бережно воссоздать по крупицам — и это ему удалось.

Нам остаётся понять, в чём основа этой подлинности, почему историческая беллетристика В. Маркарова находит столь широкий отклик. Ответ приходит не сразу, но, читая его книги, мы начинаем понимать: в основе этой подлинности — любовь автора к своим героям и редкое чувство ответственности перед читателем.

Попробую объяснить

Важной особенностью творчества В. Маркарова является его убеждённость: хороший роман рождается из живого материала. Автору не нужна избыточная метафизика — она присутствует лишь в снах, предчувствиях, в падении звезды в момент гибели героя, то есть в символических деталях. Главное — писатель остаётся в рамках выбранного им жанра историко-биографической беллетристики. Он не перекраивает классику, не поддаётся моде на «литературные фанфики», не «переписывает» за Грибоедова текст его бессмертной комедии.

Говоря о несомненных удачах, нельзя не отметить объёмность и живость персонажей — как главных, так и второстепенных. И есть ещё Город — его Тифлис, Грузия. Они, как всегда, присутствуют в прозе автора на правах живых героев.

Сила описаний такова, что прошлое оживает перед глазами. Стилистика романа работает на эмоциональную яркость восприятия: у писателя особая образность, насыщенная эпитетами и метафорами.

«А выше — вершины. Седые, в снегу, безмолвные. Сколько раз пытались их описывать поэты: и белой шапкой, и серебряным шатром, и снежной тиарой, и даже черепом — холодным, философским. Но всё это было ничто. Перед этой чистотой язык немел».

Описание мест действия у Маркарова часто персонифицировано: «Тифлис стал дезинфицировать себя самого: с кожей, с мясом, с душой», «Париж умер, укрывшись в своих каменных гробницах». Таких образов в романе множество — оторваться от них невозможно.

Кому-то, возможно, покажется, что в романе есть некоторая избыточность описаний, особенно касающихся Персии — страны, мало знакомой читателю. Однако этот пласт произведения заслуживает особого внимания — он блестяще разработан автором.

Когда-то я писала, что с книгами Валериана Маркарова можно ходить по Тбилиси, как с путеводителем. Сегодня его новый роман — подлинная историография войн России на Кавказе и в Персии первой половины XIX века.

Персия занимает в повествовании значительное место. Описание чужих обычаев, другой культуры требует от писателя особой точности и бережности — в словах, диалогах, деталях. В. Маркаров словно старается удержать все оттенки родного языка. Многокрасочностью, яркостью описаний он сопротивляется тому, что чуждо его внутренней традиции — традиции классической.

Так автор вновь утверждает связь времён — через язык, историю и литературу, возвращая читателя к истокам и открывая перед ним вечные ценности, накопленные веками.

Взявшись за этот роман, писатель в каком-то смысле «рисковал». Хронологически выверенный роман Юрия Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара» знаком каждому выпускнику советской школы. Нам внушали, что это роман о патриотизме и любви к Родине, где возвышенный образ декабристов порой заслонял фигуру гения Грибоедова. Чтобы удержать внимание современного читателя, Маркарову нужно было нащупать собственную интонацию, ту самую струну, которая станет смысловым стержнем нового романа.

Осмелюсь предположить, что автор сознательно не обращался к тексту знаменитого романа Тынянова, чтобы избежать заимствований, оставив его в глубине памяти и создав свой, самостоятельный образ великого писателя. Не через призму декабризма, а через эмоциональную и нравственную природу личности Грибоедова — человека долга, чести и внутренней свободы, — раскрыт его образ у Маркарова.

И именно в этом, на мой взгляд, заключается их главное отличие.

Образ главной героини романа словно соткан из трёх живых нитей её судьбы: жизнь до встречи — наполненная неясным предчувствием любви к Грибоедову; сама встреча и их краткое, ослепительное счастье; и, наконец, жизнь после его гибели — тихая, полная скорби, но озарённая светом памяти, которой она жила и дышала до последнего вздоха.

Писатель открывает повествование не с начала, а с конца — с последних минут жизни Нины. В этом приёме заключена особая художественная дерзость и внутренний смысл. Автор не ищет дешёвой интриги, не стремится шокировать читател: в его прозе  царит благородство замысла и чистота чувства. Начало со смерти героини становится не столько драматическим ходом, сколько духовным знаком: смерть для Нины — это не конец, а исполнение её заветной мечты — воссоединиться с возлюбленным, с тем, ради кого она жила, страдала и возвысилась.

«И тогда, издалека, из самого сердца тьмы, ей почудился голос. Он не звал — он вспоминал, любовно, неторопливо:
— Нина… ангел мой… Где ты, сокровище моё?..»

Строки, наполненные хрупким светом посмертной любви, словно подводят итог её земному пути. Так раскрывается главная идея романа — идея духовного преображения через любовь —   сильнее смерти.

Эпидемия холеры, описанная автором, звучит как апокалиптическая симфония:

«Грозная гостья с жёлтых, иссушённых ветром персидских земель — она явилась без приглашения, неся на себе пыль караванных путей, дыхание пустынь и зловонье мертвечины. С неторопливой последовательностью захватывала она города и веси…»

Образ холеры, персонифицированной как безжалостная странница, даёт роману атмосферу трагического величия. В нём ощущается дыхание древних летописей, где бедствия осмыслялись как проявление роковой необходимости.

Так рождается ощущение античной трагедии — когда герои ещё живы, но уже слышен шаг судьбы, приближающейся из-за кулис истории. Именно это знание придаёт повествованию особую глубину: любовь Нины становится не просто личным чувством, но подвигом, исполнением высшего предназначения.

Народная память вознесла Нину Чавчавадзе в символ — «Чёрная роза Тифлиса». В этом образе — и скорбь, и бессмертие, и благодарность потомков. Повторение начальной сцены смерти в финале романа превращает повествование в замкнутый круг, где земное и небесное соединяются, где любовь становится вечной формой бытия.

Но прежде чем раскрыть тайну её рода, автор, с истинной эпической широтой, обращает внимание на второстепенных героев — тех, кто окружал Нину. У Маркарова нет случайных фигур: каждый персонаж несёт собственный луч смысла, свою долю участия в великой судьбе. Иногда это даже не эпизоды, а самостоятельные «романы в романе»: отец Нины, генерал Ермолов, Прасковья Николаевна Ахвердова…

Особое место уделено семье князей Чавчавадзе — славному грузинскому роду, ставшему живым воплощением единства двух культур: грузинской и русской.

Отец Нины, князь Александр Гарсеванович Чавчавадзе, часто вспоминал своего отца — знаменитого вельможу Екатерининской эпохи, представителя царя Ираклия при российском дворе. Сам Александр был крестником Великой Императрицы. Его детство прошло в Петербурге — под сенью живого портрета Екатерины, где он впитал атмосферу блестящего века просвещения и дворцовой выправки.

В юности, увлечённый идеями свободы, он не побоялся открыто говорить о независимости Грузии, за что был сослан в Тамбов. Но судьба оказалась милостива: позднее он был прощён, принят в Пажеский корпус, получил образование редкой широты — военное, светское, литературное. Из него вышел человек двойственной, сложной натуры:

«Словно в нём жило два человека. Один — военный, с выправкой, с опытом, с огрубевшим от солдатчины сердцем. Другой — поэт, томимый вечной тоской, пленённый Кахетией, поющий розу и соловья, плывущий в своей грустной, прекрасной утопии, где всё — любовь, и боль, и виноградный сок».

Эта двойственность определила и атмосферу дома Чавчавадзе — дома, где военная честь сочеталась с поэзией, строгость — с музыкальностью духа.

Дети князя, в том числе Нина, воспитывались в доме Прасковьи Николаевны Ахвердовой — женщины большого ума и редкого сердца. Ее дом стал своеобразной академией благородства, где учились не только французскому языку и игре на пианино, но и умению чувствовать, понимать красоту, отличать истинное от кажущегося.

Грибоедов, близкий друг Ахвердовой и семьи Чавчавадзе, часто бывал в этом доме. Здесь и началась та невидимая, почти мистическая связь между ним и Ниной, ещё ребёнком. Он давал ей уроки музыки, а она, не понимая ещё, что с ней происходит, ощущала — в этом человеке есть что-то особенное, что-то неуловимо притягательное.

«Нина была тиха, скромна, совершенно лишена девичьей надменности, которой порой страдают любимцы судьбы. Она словно несла в себе тайное тепло, которым умела незаметно согреть каждого, кто оказывался рядом.»

Так постепенно формируется характер героини — чистой, сердечной, внутренне сильной. Её судьба кажется предначертанной: всё в её детстве — и светлый дом Ахвердовой, и музыка Грибоедова, и отцовская поэзия — готовит её к великой любви и великой жертве.

С появлением в доме Ахвердовых начинается история Александра Сергеевича Грибоедова — история для читателей романа и для тех, кто ищет не просто биографию, а живую душу человека, прошедшего через страсть, мысль и трагедию.

Жажда понять собственную сущность, размышления о судьбе писателя, о значении его слова для судьбы Родины, о своём месте в этой судьбе — проходят через весь роман, словно огненная нить. Задолго до «Горя от ума», поэт написал стихотворение, в котором уже звучал отголосок будущего, — первый зов его совести, предвестие того, что путь штыка не его путь.

Из стихотворения «Прости, Отечество», 1818 год:

«Премудрость! вот урок её:
Чужих законов несть ярмо,
Свободу схоронить в могилу
И веру в собственную силу,
В отвагу, дружбу, честь, любовь…»

В этих строках — нерв эпохи, её боль и её пророчество.

Чувство долга перед собой и перед людьми, недовольство собой, предчувствие тяжести взятой на себя ноши, страх ответственности — всё это пронизывает образ Грибоедова в романе. Автор изображает его внутреннюю борьбу с такой откровенностью, с такими исповедальными нотами, что для читателя, привыкшего к классической трактовке Юрия Тынянова в «Смерти Вазир-Мухтара», вдруг раскрывается новый — неведомый прежде — лик поэта.

Перед нами не просто ум и талант — перед нами душа, пульсирующая любовью.
Роман Маркарова написан с позиции иной оптики — взгляда, в котором центром становится чувство, светлая и трагическая любовь.

Самый трудный для писателя момент — удержать читателя на грани рассудка и сердца, суметь рассказать о буре духовной жизни, о тревоге, о том внутреннем брожении, которое раздирает героя на части.

В начале работы мы уже говорили: необычность романа в том, что автор, описывая поэта, прибегает к помощи самой поэзии. Его проза дышит ритмом стиха. Страстность повествования подводит к мысли, что только перо в руках Грибоедова — его спасительный якорь, его молитва, его способ удержаться на краю бездны. Это и есть внутренняя доминанта его жизни до встречи с Ниной: неустанное брожение духа, борьба с самим собой.

То брожение сродни движению просвещённых умов России накануне катастрофы: всё двигалось вперёд, но никто не знал — куда.
Он —  поэт, потрясённый лавиной свободомыслия, испуганный шаткостью мира, разрушающего привычные устои. На этом изломе рождаются первые главы «Горя от ума».
Перо — единственное, что не даёт ему пасть. Друзья-декабристы чувствуют это.

Маркаров показывает: высокая требовательность к себе, постоянная внутренняя боль, «страдание» от несовершенства — не признак слабости, а свидетельство духовной чистоты.

Сомнения в нужности своего творчества, запрет цензуры — всё это становится постоянным фоном жизни Грибоедова. Он живёт литературой, дышит ею, страдает ею. Исступлённая страсть к слову и осознание долга перед близкими — вот клубок противоречий, с которым он живёт, спорит, мучается.

Писатель точно нашёл «ход» для изображения мыслителя, находящегося в самой гуще борьбы, но не примкнувшего ни к одному лагерю. Перед нами человек чести, благородный, страдающий от невозможности быть частью компромисса.
«Он будто бы знал: в России за всякой страстью следует цепь. Кандальная или золотая — но цепь».

Друзья-декабристы понимали: Грибоедова, как и Пушкина, надо сберечь для будущего России. Они любили его — за ум, за холод среди жара сердец, за мужество, за внутреннюю свободу.

Под давлением обстоятельств Грибоедов отправляется на Кавказ — к генералу Ермолову.
Фигура Ермолова — одна из вершин романа. Это не второстепенный персонаж, а воплощение России, утраченной и гордой, той России, где слово «честь» значило всё.
«Кавказ, — сказал он, не поднимая головы, — это не край, это судьба. Это место, где Россия видна до дна. Без Кавказа Россия — как слепец без трости. Потому я, как Кутузов, не царям служу. Я — России».

Известие о разгроме восстания 14 декабря застало Грибоедова в кабинете Ермолова. Генерал, рискуя, задержал приказ об аресте, чтобы Грибоедов мог уничтожить письма декабристов — тех, кого знал и любил.

Казалось, недоставало самой малости, чтобы история могла повернуться вспять. Но она повернулась — казнями, ссылками, каторгой. Потом — войнами, революциями, лагерями. У России собственный путь, но он всегда возвращается к точке исхода.

После освобождения Грибоедов вновь оказывается в Тифлисе — городе, где всё ему дорого. Здесь он встречает повзрослевшую Нину.
Она пела — он аккомпанировал. И больше ничего не имело значения.
«И в этом голосе, казалось ему, было всё: и Тифлис, и закат над Курой, и звон бокала, и тишина любви, и её предчувствие».

Пушкин писал:

«Когда-то (помню с умиленьем)
Я смел вас нянчить с восхищеньем.
Вы были дивное дитя.
Вы расцвели — с благоговеньем
Вам нынче поклоняюсь я».

Вскоре Грибоедов становится доверенным лицом Паскевича. Его дипломатический талант позволяет подписать Туркманчайский трактат на выгодных для России условиях. Он везёт императору весть о победе — и получает назначение полномочного министра при Персидском дворе.

Но тень надвигающейся беды не отпускает Грибоедова. Его мучит предчувствие, как если бы где-то внутри уже всё было решено.
Нина стала для него светом и дыханием, возвращением к жизни. Он снова пишет — его стихи наполнены радостью, ясностью, надеждой.

Роман раскрывает чувственную сторону  жизни Грибоедова. Любовь становится его спасением, его второй сутью. Любовные эпизоды написаны с поэтической легкостью: они возникают как вспышки — не последовательные сцены, а дыхание чувств. Нина говорит сама с собой, он — музыкой и письмами. Всё звучит органично, мягко, как отклик сердца.

Искушённый жизнью светский человек, он не понимает, почему именно Нина пробуждает в нём такую чистоту. И в этом — сила романа.
В Тифлисе он делает ей предложение; она пишет подруге, что её «как лучом обожгло».
Любовь поглощает их целиком.

«Простительно ли мне, после стольких опытов, стольких размышлений, вновь бросаться в новую жизнь?» — пишет он.

Эта любовь дана им как дар и как испытание. Венчание состоялось 22 августа 1828 года в Сионском соборе. Так началось их короткое, но вечное «вместе».

Автор не боится быть откровенным: интимность их чувств дана чисто и возвышенно. Каждый читатель находит свой ключ к этой любви — без лишних объяснений.

А потом — тревожная предвестность. Полномочный министр Грибоедов знает: Персия — ловушка.
И всё же едет. Он не хочет пугать Нину, но в их прощании звучит безысходность. Он вручает ей кинжал, подаренный горцем:
«Будь тверд душой» — надпись, ставшая обетом.

Александр просит молодую жену: если погибнет — похоронить его в Давидовом монастыре, на Мтацминде.
Перед отъездом рука Нины дрожала в руке отца.
Эти страницы романа — одна из самых трогательных сцен в русской прозе.

Грибоедов писал Варваре Миклашевич:
«Нинуша, моя жена, не жалуется, всем довольна… Полюбите мою Ниночку. Хотите её знать? В Эрмитаже… есть Богородица в виде пастушки Мурильо — вот она».

Он оставляет жену — беременную — в Тавризе.
И уезжает навстречу судьбе.

Посольство в Тегеране было обречено. Англичане предупреждали, интриги сгущались. Грибоедов отвечал:
«Я говорю от имени Империи».
Этими словами он подписал себе приговор.

«Джихад! — кричали фанатики. — Священная война! Не против армии — против одного человека. Против посла. Против поэта. Против чужака в очках, осмелившегося требовать справедливости».

Полномочный министр успел надеть мундир и боролся до последнего вздоха.
30 января 1829 года посольство было растерзано. Тело Грибоедова опознали по простреленному пальцу.

Но страшнее смерти стало молчание — торжественный приём персидской делегации, подарки шаха, и холодные слова императора:
«Я предаю забвению Тегеранское происшествие».

Так великая трагедия была смыта речами дипломатии.

И в финале работы — словно шепот Тынянова:
«Людям двадцатых годов досталась тяжёлая смерть, потому что век умер раньше их. У них в тридцатых годах было верное чутьё, когда человеку — умереть».

Мы подходим к последней, самой пронзительной части повествования — к жизни Нины Грибоедовой без него.
Место, где настигает человека весть о смерти любимого, — становится его вечной меткой, его крестом и алтарём. Всё, что было потом, уже не жизнь — а память, впаянная в ткань мира, в дыхание города, в шорох листвы у подножия Мтацминды.

Маркаров не описывает, как Нина жила после этой трагедии — он словно позволяет нам услышать тишину, которая заполнила её существование.
Он не рассказывает — он молчит вместе с ней.
И в этой молчаливой музыке чувствуется страшная правда: невозможность быть, когда всё, чем ты жила, оторвано, сожжено и унесено.
Писатель достигает здесь редкого мастерства — его текст замедляется, дыхание фраз становится тяжёлым, как шаги вдовы, и читатель уже не наблюдатель, а соучастник, слышащий сердцем глухой, как набат, звук беды.

«Плакал и стенал Тифлис, боясь за жизнь Нины, омывая слезами неуемное горе юной вдовы, ужасаясь: сможет ли перенести она такое и не сойти с ума, не наложить на себя руки?»

Сцена отпевания Грибоедова в Сионском кафедральном соборе, — в том самом, где ещё недавно звучал их свадебный обет, — становится у Маркарова символом высшего трагического круга: начало и конец замыкаются в одной точке.
Так автор вновь обращается к своему излюбленному приёму — сквозному переходу эпизодов: мотивы, символы, даже фразы переходят из одной части романа в другую, как мелодия, что возвращается в новой тональности.
Эти повторения — не риторика, а дыхание самой судьбы.

Как невозможно понять Грибоедова вне его времени, так невозможно понять его вдову без её времени после него.
И потому в ткань романа вплетены страницы, где перед читателем проходят великие тени — Пушкин и Лермонтов, те, кто понимали, что любовь и гибель поэта — неразделимы.

Пушкин — первый, кто склонился перед его гробом.
Его путь в Эрзерум оборвался встречей с вечностью:

«Господи… — прошептал он. — Кто?»
— Грибоедов… — ответил один из грузин, не глядя в глаза.
Пушкин соскочил с коня, снял фуражку, подошёл к гробу, припал к нему и долго стоял, не шевелясь. Лишь губы его шевелились:
— Загубили… загубили самого умного человека России… Он был всего на четыре года старше меня.»

В этом эпизоде нет вымысла — есть только великая, почти евангельская скорбь одного гения по другому.
Так рождается не просто сцена — священный миф о прощании двух умов, двух сердец, горевших одной болью.

Историки не знают, была ли на самом деле встреча Нины с Лермонтовым — но в романе она должна была состояться, ибо она неизбежна: поэтическая необходимость выше документальной точности.
Глава «Кинжал» — одна из самых сильных в книге.
Лермонтов приходит к вдове как человек, уже носящий в себе тень собственной гибели.
Тихая скорбь Нины, её внутренняя чистота — словно зеркало, в котором поэт впервые видит себя не сквозь иронию, а сквозь сострадание.
В их разговоре звучит то, что у Мережковского называлось «томлением духа» — тоской по вечности.

Когда Нина, вспомнив тревожные слова мужа — «вернусь ли я?» — достаёт из шкатулки тот самый кинжал, дарованный Грибоедову горцем, и вручает его Лермонтову, — это не просто жест: это перепоручение судьбы.
Она словно говорит: «Возьми его боль, возьми его силу».

И Лермонтов понял — и ответил стихами:

«Люблю тебя, булатный мой кинжал,
Товарищ светлый и холодный.
Задумчивый грузин на месть тебя ковал,
На грозный бой точил черкес свободный».

Эта сцена — одно из высших достижений романа, соединяющее Грибоедова, Нину и Лермонтову в единое пламя русско-грузинской трагедии, где любовь, поэзия и смерть становятся тремя ликами одной тайны.

Лермонтов потрясён не только красотой Нины, но и её внутренним благородством, этой безмолвной царственностью скорби.
И когда он поднялся на гору Мтацминда, к её могиле, он заметил, что на каменном памятнике у женской фигуры — руки Нины.
И в этот миг поэт, привыкший к тьме, понял: любовь сильнее времени, потому что она превращает плоть в камень, а камень — в песнь.

Так завершает В.Маркаров свой роман — не плачем, но светом.
Он возводит над прахом героини не надгробие, асобор памяти, в котором живут их голоса: Сандро, Нины, Пушкина, Лермонтова, Ермолова, — всех, кто любили и страдали в ту огненную эпоху.
Роман становится не просто историей любви, но медитацией о вечности, где каждое чувство, каждый поступок и каждая смерть обращаются в слово — а слово в бессмертие.

Послесловие

Жизнь Нины Грибоедовой не была жизнью отшельницы, хотя скорбь навеки поселилась в её сердце. Она несла свой крест тихо, с достоинством, подобно святой, что принимает страдание как высшую форму любви. После гибели мужа она не замкнулась в трауре, а стала опорой для семьи, хранительницей очага, продолжательницей духовного завета Грибоедова. Но главной её миссией стало исполнение данных обетов.

Первым из них был памятник — не просто надгробие, а каменное продолжение любви. Он был изготовлен в Москве и установлен на горе Мтацминда, там, где хотел покоиться Александр Сергеевич. Над белым мрамором склонялась фигура скорбящей женщины — воплощение Нины, ставшей в глазах народа символом вечной преданности.

Судьба не щадила «мадонну Мурильо», как называли её современники. Потери преследовали Нину без пощады: трагически погиб отец, затем умерла мать. И всё же были мгновения утешения — пьеса «Горе от ума», наконец, прорвалась на сцену, вышло первое издание, о котором так мечтал Александр. Судьба будто позволила ей на миг услышать его голос из-за граней бытия — голос, что шептал: «Нина… я живу в слове».

Маркаров ведёт читателя по этим последним страницам не как хронист, но как поэт судьбы. Мы чувствуем дыхание конца, то трагическое замедление времени, когда смерть уже рядом, но человек всё ещё служит любви и долгу.
«За последние три десятилетия холера уже шесть раз совершала набеги на город, и он знал её свирепость и коварство», — пишет автор. И снова, как в начале романа, звучит этот роковой мотив: круг замыкается, предначертание исполняется.

Когда беда пришла в Тифлис, Нина не покинула город. Её долг милосердия удержал её среди больных и умирающих. Она спасала чужие жизни, но не спасла свою.
Её последние слова были как молитва, как тихое обращение к тому, кто ждал её за гранью:
«Что только не перенесла твоя бедная Нина с той поры, как ты ушёл. Мы скоро свидимся, свидимся… и я расскажу тебе обо всём. И мы уже навеки будем вместе, вместе…»

В бреду, когда смерть уже клонила её голову, Нина прошептала:
«Меня… рядом с ним».
Так исполнилась её последняя воля.

Теперь они покоятся вместе — на горе Мтацминда, где воздух прозрачен, как слёзы любви, где вечерами солнце касается камня так, словно гладит его ладонью памяти.
На мраморной плите — слова, в которых запечатлено всё величие человеческого чувства:

«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской…
но для чего пережила тебя любовь моя?»

И подпись — без титулов, без земных отличий, как клятва души:
«Незабвенному его Нина».

Так завершает В. Маркаров свой роман — не точкой, а светом, струящимся сквозь трагедию. Он поднимает земную историю любви до степени легенды, где Нина становится не вдовой, но живым символом вечной женской верности.

В этом — сила книги: она не только рассказывает о любви, но и утверждает её как закон бытия, как мост между жизнью и смертью.
Так народная память, благодарная и трепетная, увенчала их имена, вписав их навеки в камень, в слово, в сердце истории.

---

Литературный критик. Родилась в Санкт-Петербурге. Автор критических статей в журналах «Знамя», «Этажи», «Интерпоэзия»,«Новый Свет»,«Кольцо А», «Эмигрантская лира», «Новый журнал»,«Нижний Новгород», «Новый Континент», НГ-Exlibris и др.