Бодхисаттва Геннадий у стен Псковско-Печерского монастыря
Скорбями привел его Господь из города Одессы,
С кораблями на ты – матрос-моторист 1-го класса,
Служил в Севастополе, ходил по Черному морю,
Словно часовой караулит здесь царствие небесное…
Под злым коми-пермяцким ветром лицо три раза отмораживал,
По семь брюк приходилось надевать, и даже женские рейтузы,
Изо дня в день уж четверть века он сюда приходит,
Казнь над собой совершая, православную йогу послушания…
Подобно достигшему просветления сапожнику из Александрии,
Понял, что все люди ангелы,
Во истине он стоит и готов умереть за нее, эманируя в универсум,
Иссе божественному творя молитвы…
С седой бородой, с зонтом полинялым от солнца,
С четками наперевес вместо гаджета - не как у спешащего мимо священника,
У Богом зданных пещер приблизил меня к Нирване,
Ибо не стоит вселенная без праведника…
Медитация
Та, которую обнимая,
Ты испытывал наслаждение,
Это всего лишь скелет…
Бодхичарья-аватара, глава VIII
Применяю йогическую практику «изыди!»,
Представляю материи божественную плоть куском разлагающегося трупа,
О которой сказано - зело хорошо,
Ом, Мимолетная, не введи мя во искушение!
Фасеточным зрением буддиста вглядываюсь в Ее пустоту пустот,
Фак, все равно проваливаюсь в лермонтовскую русалку в русалке,
Главное, глаза, откуда не вырваться живым, Боже, как мне в них не глядеть,
Глади ее кожи не жаждать, прекраснобедрой, терпкие пики сосков…
Глад и мор насылаю тараканам в моей голове,
Глаз оторвать невозможно, умоляющих, алчных.
И ведь все понимаю – Она и есть смерть, тлен несущая,
Но ведь - по образу и подобию – Она и сингулярность и вечно сущая…
Из вчерашней жизни моей, из вчерашней жизни,
Мне послал тебя жизни Всевышний,
Твои губы червивые, видишь, здесь лишни,
Сотворил тебя Вишну из вишни.
И хотя никогда, никогда не умру я,
Только дай мне такую тебя, только дай мне такую,
И от счастья и нежности смерти не чуя,
Только дай мне тебя, твои губы воруя…
Эволюция
Бездарный поэт, эпигон, написавший
Банальность: «Заря похожа на розу!»
Был создан в 1960-м году Розенблаттом,
И наречен Персептроном – этот первый в мире нейрокомпьютер…
Для взаимодействия с обычной вычислительной машиной
Любую задачу необходимо математически воссоздать –
Атеистическую улыбку Джоконды описать квадратичной функцией,
А ее божественные руки - параболой…
И если что-то накроется в жёстком диске,
И одно-единственное из вычислений будет с ошибкой,
Джиоконда получится в архитектуре двоичного кода,
Какой-нибудь там уорхоловской банкой от супа…
А для ассоциативной же природы устройства Розенблатта
Повреждение формул не имеет значения,
Часть данных Джоконды, к примеру, убитых вандалом в Лувре,
Через лет 50 - дорисована будет за долю секунды самим Леонардо да Винчи…
То есть, состязаться будут поэты и программисты,
Тончайший бодлеров сплин с нейротехнологиями и прочими нано,
Надо будет бесконечно сражаться эманациям - с имитациями
Неотличимыми от Адама и Евы…
Практически надо будет реально даотически обездонеть,
Одически сократиться как мандельштамов Протей,
И, всевидящие программисты, хакнувшие самого Господа Бога,
Нас даже квантом не найдут…
Тунис. Девушка
В тебе проступает, пугая, берберская смуглая ночь,
Увидеть которую, словно увидеть воочь
Роксану, вождя покоренного дочь…
Не оторваться глазами, не вырваться прочь…
Финикийская дышит древность,
Нефертити в изгибе шеи и неге глаз,
Клеопатра в задорных ямочках
Мимолетной и царственной улыбки,
Нет на тебе ни пурпура, не персидских нарядов,
Не несут рабы следом шелковую накидку,
Простые кроссовки,
вышла с подругой где-то на остановке из трэйна на Карфаген…
Не обратиться в тлен,
В скандх иллюзорных прах,
В этих лишь тунисьен
Волооких глазах…
Лимонов
Тот, который изрек:
«И исполнены как всегда глубоким смыслом полёты планет по эллиптическим орбитам…»
И что-то такое же рек обо мне,
Искренне так, за что космическое, брат, спасибо!
Не в гроб сходя, благословил,
Но вглубь веков идя…
Под гул недурственных стихов он курит свой бамбук витийства
Авгур упрямый левого российства…
То он в америках об Эдичке писал,
То он французишкам очки втирал и родину любил под небесами,
Но не любили,
Ни родина, ни Франция тебя…
У вещего байкальского костра когда-то мне сказал:
«Бессмертие есть ересь - уж лучше честно жить и честно умереть!»
С охранниками у дверей, теперь ловец он человеков,
Слагая сабжи, играя в бисер из человеческих костей и новостей…
Восхождение
Я видел Хлебникова, я видел Гумилева,
Есенина я видел, Мандельштама, Цветаеву погибшую я видел,
У северного склона Совершенства,
Убитых, как и Пушкин с Лермонтовым – во время спуска с торжественных высот…
Величественно вмерзшие в гранит,
Еще свежи нетленные их мощи,
Еще стихи их в совремённой толще
Свирепый хлад поэзии хранит…
Вотще! я видел честолюбивых восходителей пера, идущих мимо
Еще полуживых поэтов - ибо, где хлад космический и кислорода глад,
Режим существованья на отвесной строчке - как над бездной,
Засим и «маленькая доброта» из Ходасевича - здесь роскошь…
Они лежат вморожены в снега
И ледяные очи в их глазницах
На высоте, где не летают птицы,
Где лишь пиит да горняя пурга…
Хребтами Совершенства поэзия бросает вызов,
Хлебникова северный маршрут я выбрал,
Как альпиниста цель - добраться до вершины Эвереста,
Так у стихотворца - бытия,
как Маяковский говорил -
в товарищах потомках…
